Минсельхоз России готовится принять новую Доктрину продовольственной безопасности

Минсельхоз России готовится принять новую Доктрину продовольственной безопасности. Как выяснил «Огонек», интересы граждан и государства в ней расходятся

Еще в начале этого года Минсельхоз России признал, что Доктрина продовольственной безопасности, принятая в 2010 году, устарела и требует новой редакции. Один из перспективных проектов обновленной Доктрины был отправлен на межведомственные согласования и в конце июля получил первые критические отзывы со стороны экспертов: как пояснила объединенная команда исследователей из Московской школы управления «Сколково», РАНХиГС и Совета по внешней и оборонной политике, проект 2018 года, преследуя цель добиться максимальной продовольственной независимости страны, ставит под удар разнообразие и качество продуктов на нашем столе.

Дело в том, что само понятие «продовольственная безопасность» может быть понято как минимум двояко. С одной стороны, уместны все военно-стратегические соображения: «если завтра война, если завтра в поход», страна должна обеспечить себя всем необходимым. Для этого требуется опережающими темпами и любыми средствами наращивать продовольственную независимость. С другой стороны, не менее уместна гражданско-гуманитарная логика: продовольственная безопасность существует там, где все граждане сыты и имеют доступ к качественной еде. При таком подходе правильно поступиться «своим» продуктом в пользу «чужого», если последний лучше.

Согласно последним данным, с независимостью в России дело обстоит неплохо: в 2017 году были достигнуты и даже превышены все предписанные Доктриной показатели доли отечественной продукции в общем объеме внутреннего рынка (за исключением двух групп — молока и рыбы). В 2016–2017 годах приросло производство всех товаров по сравнению с 2011–2015 годами: от 6,2 процента для яиц до 35,5 процента для зерна.

Однако с доступностью еды для населения картинка получается противоположной. Девальвация рубля, контрсанкции привели к тому, что в отдельных регионах подавляющее большинство россиян тратят на еду более половины своего бюджета, а уровень потребления базовых продуктов у беднейших слоев не превышает 60 процентов от рекомендуемых норм, причем часто возникает вопрос о качестве продукта.

— В новом проекте Доктрины Минсельхоз прямо указывает, что «национальные интересы государства на долгосрочную перспективу заключаются в том числе в повышении качества жизни российских граждан», и это «в том числе» очень характерно, —полагает Наталья Шагайда, директор центра агропродовольственной политики РАНХиГС. — Скажем, при министерстве действует общественный совет, куда входят все — и ученые, и бизнес, и лоббисты, но нет человека, который бы выражал интересы потребителей. Что приводит, в конце концов, к курьезам: скажем, закупка продуктов для бюджетного общепита (в армии, в школах, в больницах) ведется по единственному критерию — цене. А потом спрашивают у руководителя, почему в крупе завелись жучки...

Эксперты ссылаются на еще одну говорящую деталь: согласно действующему законодательству Минсельхоз и примкнувшие к нему ведомства готовят доклад президенту о состоянии продовольственной безопасности в стране ежегодно до 15 мая, однако данные о тратах населения на еду, о структуре питания и о доступности основных продуктов появляются только к лету, соответственно попросту не учитываются в официальных документах.

Само увеличение российского производства тех или иных продуктов питания после введения эмбарго подчас оборачивалось вызовом их качеству.

— Когда ввели ответные санкции и убрали большую часть импортных продуктов с прилавков, нам была поставлена цель — насытить рынок,— рассказывает Татьяна Рыбалова, руководитель аналитического центра Национального союза производителей молока.— При недостаточных объемах производства собственного молока в ход пошли продукты с пальмовым маслом. Государство смотрело на это снисходительно, ведь начни бороться — полки останутся пустыми. И теперь от пальмового масла никто не готов отказываться: компании гонят фальсификат, потому что это дает огромную маржу. Кто-то добавляет не пальмовое масло, а, скажем, крахмал и другие немолочные компоненты в производстве. Кто-то подсыпает молочные компоненты (вроде сухой сыворотки, оставшейся от производства сыра и масла в Новой Зеландии), которые невозможно обнаружить в готовом продукте. Все эти ухищрения снижают качество того, что мы едим, но отрасль настолько к ним привыкла, что считает нормальными. Доходит до абсурда: мы наращиваем производство молока, а оно уже никому не нужно — хватает растительных и других заменителей. Остается надеяться, что государство, которое сегодня реально вкладывается в молочное животноводство, не пустит все по ветру и наведет порядок…

В самоконтроль и саморегуляцию производителей эксперты верят слабо: если даже Доктрина продовольственной безопасности рассматривает качество жизни граждан только «в том числе», с чего бы это бизнесу о нем переживать?

Вообще же поддержка отечественных производителей затрагивает в первую очередь «крупняков», которые с высоты своего положения просто не видят многих проблем «на земле».

— Ежегодно есть 5–8 компаний, которые получают более миллиарда рублей государственных субсидий,— поясняет Наталья Шагайда.— Субсидии помогают получить крупные кредиты. Даже местные администрации в селах с желанием помогают крупным компаниям формировать их землепользования в ущерб своим местным фермерам. При этом у нас всерьез не обсуждается, к какой агроструктуре идет страна: лично у меня напрашивается сравнение с крупным помещичьим землевладением: барин в Париже, а крестьяне работают под присмотром управляющего. Агрохолдинги — получатели крупнейших государственных субсидий часто зарегистрированы в офшорах.

В качестве контрпримера эксперты вспоминают опыт Бразилии, отдельно прописавшей в программе «Нулевой голод» (аналоге нашей Доктрины) обязанности бизнеса по созданию рабочих мест в сельских районах и меры поддержки семейных фермерских хозяйств, производства для собственного потребления. Что окажется лучше в долгосрочном плане, еще предстоит проверить.

Впрочем, с проверкой в России тоже не все так гладко: как отмечается в докладе Московской школы управления «Сколково», определить меру эффективности работы наших агрогигантов сложно. Ведь государственная автоматизированная информационная система в сфере обеспечения продовольственной безопасности, на которую Минсельхоз потратил в совокупности более 300 млн рублей, либо вообще не работает, либо ее труды недоступны населению: никто не видел отчетов по более чем шести сотням заявленных показателей, которые должны были собираться и анализироваться на регулярной основе… Да и как можно сделать вывод по такому огромному числу показателей? Может быть, компьютер от напряжения сломался…

Евгения Серова, экс-директор офиса ФАО для связей с Россией

Я уверена, что Доктрину продовольственной безопасности необходимо передать от Минсельхоза в некий межведомственный комитет. Она нуждается в обновлении, предыдущая была слишком аграрна. Поясню свою позицию.

Сначала о хорошем: сейчас мы действительно имеем бурно развивающийся сельскохозяйственный сектор, достигнута определенная независимость от импорта. Однако продовольственная безопасность — это не объемы производства, и не импортозамещение. Напротив, речь вот о чем: население страны должно быть на долгую перспективу обеспечено достаточным набором качественного продовольствия — доступного в любой точке и в любой момент. Важны физическая доступность, экономическая доступность, то есть наличие денег у населения, чтобы его купить, и, наконец, качество самого продовольствия. По данным Economist Intelligence Unit, эксперты которого вычисляют сводный показатель, мы на довольно хорошем уровне (41-е место из 113.— «О»). Однако если посмотреть на индикатор физической доступности, он у нас хромает. Почему? Ну, например, у нас очень большая волатильность урожайности. Россию часто сравнивают с Канадой (по размерам и климатическим условиям), так вот волатильность по некоторым растениеводческим продуктам у нас в сотни раз выше, чем в Канаде. Говоря простым языком, то густо, то пусто! В чем причина? В проблемах с наукой и научными кадрами, в недофинансированности.

И здесь на первый план выходит еще одна российская беда: я называю это «психологией хапка». В развитых странах в науку вкладываются частные компании, но для этого необходим стабильный режим ведения бизнеса: отдача от научных вложений в сельское хозяйство начинается через 5–6 лет, а расходы она перекрывает через 10–12 лет. У нас же горизонт планирования — 4–5 лет. При таком подходе частники, разумеется, не вкладываются не то что в науку, но даже в рекультивацию почв…

А знаете ли вы, что генетический материал мы в значительной мере импортируем?

По некоторым культурам у нас практически стопроцентная зависимость — это сахарная свёкла, кукуруза, даже посадочный материал для товарного картофеля и тот зачастую импортный… Бизнес не глуп: раз он покупает на Западе, значит, российский материал его не устраивает.

Или возьмите качество того, что мы едим. Недавно опубликованы данные очередного обследования россиян: доля людей с ожирением в стране за последние 5 лет выросла на 30 процентов! А ведь ожирение — интегрированный показатель качества питания… Наконец, важный элемент — экономическая доступность, то есть способность людей купить еду. У нас очень большая доля населения, расходующая на продовольствие свыше 50 процентов потребительского бюджета. Для сравнения: в Европе — это примерно 10–15 процентов, в США еще меньше. В целом я хочу донести простую мысль: нельзя относиться к продовольственной безопасности как к сельскохозяйственной проблеме, здесь важны усилия всех, от Роспотребнадзора до Минфина и Минсельхоза.